История о двух концах

Люди, не жившие в тоталитарной системе, к любому общественному событию относятся по-разному. Любая житейская мелочь, не говоря о вещах серьезных, имеет своих хулителей и адептов.

Можно спорить, насколько эффективен современный вариант демократии. Но то, что многообразие представлений не исключает мнения, разделяемого большинством — факт несомненный.

Интерес общественности ФРГ к теме Второй мировой войны, несмотря на ее более чем семидесятилетнюю историю, не иссякает до сих пор. Но это интерес выборочный и неполный. Как отмечала в своей статье «Пожива для моего МГ: Современная немецкая литература о войне с Советским Союзом» Е. Степанова, «В официальной политике памяти ФРГ…, СМИ и большей части научного сообщества национал-социалистический геноцид еврейского народа занимает с конца 1970-х годов более значимое место, чем Вторая мировая война и в частности война на уничтожение Советского Союза»¹.

Холокост единодушно оценивается современными немцами как преступление против человечности, которому нет и не может быть прощения. А вот в отношении Русского похода, как следует из статьи Е. Степановой, подобное единодушие отнюдь не наблюдается. Имеет место, конечно, общее мнение, что гитлеровская Германия совершила акт агрессии против Советского Союза. Но на этом тривиальном признании покаяние и исчерпывается.

«Советские граждане, ставшие жертвами этой войны (по последним подсчетам, речь идет о 27 миллионах убитых, среди них 13 миллионов мирных жителей), не являются частью немецкой «культуры памяти» и политической культуры»².

Да, вермахт совершал преступления против советских военнопленных и гражданского населения. Но это были меры ответного воздействия. Война есть война, и русские по отношению к немцам вели себя отнюдь не лучшим образом. При неправильной жизни, утверждает философ Адорно, невозможно жить правильно. История Второй мировой войны превратилась в палку о двух концах: одним она бьет виноватых, а другим концом наказывает правых.

Как указывает Е. Степанова, едва ли не единственным писателем, открыто и прямо поставившим вопрос о виновности немцев, был Э.-М. Ремарк.

«Роман Эриха Марии Ремарка «Время жить и время умирать» — уникальное явление в немецкой послевоенной литературе по ясности авторской позиции в отношении вопроса об ответственности за развязывание войны и осознании вины за совершенные германской армией преступления на Восточном фронте»³.

Волна оправданий немецкого солдата и — шире — всего немецкого народа — не только не утихает, но, напротив, ширится.

Не так давно автор с интересом следил за бурной дискуссией, развернувшейся в Сети. Полемика велась по поводу шокирующей реплики русско-берлинской писательницы А. Шнайдер-Стремяковой.

Родом она из семьи русских немцев, проживавших на Алтае. Ссылаясь на друзей покойного отца, сидевших с ним в Гулаге (отец там и умер), А. Стремякова-Шнайдер утверждает, что начальниками лагерей для советских немцев в СССР были евреи. И предложила «истребление» советских немцев в сталинских лагерях признать холокостом немецкого народа.

Нынешнему поколению немцев как будто нравится изображать своих отцов мучениками и страстотерпцами. Таким способом они избавляются от снедавшего их десятилетиями (и навязанного извне) комплекса национальной неполноценности.

Но, может быть, это вовсе не оправдание нацизма, а неподдельное чувство обиды и горечи за пережитые отцами и матерями испытания?

Время идет, и что-то с его течением в застарелых стереотипах начинает меняться. Как заметила писательница Е. Минкина: «Все, что касается Германии — вызывает много вопросов, иногда очень непростых и болезненных»⁴.

Перекосы биографии

В 2002 году в ФРГ из печати вышел роман широко известного писателя, лауреата Нобелевской премии Г. Грасса «Траектория краба». Роман не фашистский, не антифашистский, а весьма неопределенный.

В молодости будущий писатель несколько месяцев воевал на Восточном фронте. И не как-нибудь, а в элитной танковой дивизии СС. Это неприятное обстоятельство серьезно осложнило биографию будущего писателя. За службу в войсках СС Г. Грасса навеки лишили права посещать государство Израиль под любым предлогом и по любому поводу. Много раз после войны ему приходилось объяснять и доказывать, что военных преступлений он не совершал — был такой же солдат, как все. Но клеймо военного преступника осталось на нем навсегда. Хотя в душе (вероятно, так и было на самом деле) виноватым в преступлениях нацизма он себя не считал…

Личная раздвоенность «невиновного виновного» Г. Грасса определила его отношение к теме войне и ответственности немцев.

В качестве сюжетного стержня в романе «Траектория краба» использована история потопления русской подводной лодкой под командованием капитана третьего ранга А. Маринеско одного из лучших пассажирских кораблей Рейха, парохода «Вильгельм Густлофф». Это был самый дорогой и совершенный морской лайнер в мире. Писатель не скрывает своего восхищения, описывая его.

«Вильгельм Густлофф» был заложен на гамбургской верфи «Блом унд Фосс» в январе 1936г. Спуск лайнера на воду состоялся в присутствии Гитлера 5 мая 1937 года. Сметная стоимость подряда 25 миллионов рейхсмарок — огромные деньги! Водоизмещение корабля 24 484 тонны, длина — 208 метров, осадка — 6-7 метров. Максимальная скорость — 15, 5 узлов. Экипаж 417 чел., а проектное количество пассажиров — 1463 человека».

Корабль — великолепная демонстрация экономической мощи Рейха.

Изумительная по красоте белоснежная громадина была построена по заказу Германского трудового фронта, — был такой удачный заменитель профсоюзов в гитлеровской Германии. А, точнее, его дочерней организации «Сила через радость».

Ваш автор не мог сдержать любопытства и отыскал в Сети коллекцию фотографий «Вильгельма Густлоффа», — его красотой и величием можно и сегодня любоваться долго.

Даже теперь внешний вид и внутреннее убранство корабля поражают воображение.

Мы много знаем о националистической сущности германского фашизма. Но плохо осведомлены о его социалистической составляющей. Она впечатляет не меньше, чем сам пароход. Но говорить об этом вслух и восхищаться не принято — дурной тон.

Любопытствующий автор обратил внимание на внешность запечатленных на этих фотографиях людей — у них здоровый, ухоженный вид, они красиво одеты. Спортивны и моложавы. Веселы и беззаботны. Предвоенные фотографии наших соотечественников в дрянной одежонке и со следами измождения на лице не впечатляют. Или впечатляют, но в обратную сторону…

Фотографии «отцов и матерей» в предвоенной Германии были вторым по силе потрясением, испытанным автором. Первым стали документальные фильмы певицы «триумфа воли», кинорежиссера Лени Рифеншталь. В кадрах старой, но хорошо сохранившейся — опять немецкое техническое превосходство! — кинохроники видишь прекрасные старинные особняки древнего Нюрнберга. Чистые, нарядные улицы. Довольных, жизнерадостных людей… Страна дышит оптимизмом, благополучием и довольством. Созерцаешь с завистью приметы чужого комфорта и думаешь: а ведь можно понять немцев, рукоплескавших перед войной Гитлеру. В кратчайший исторический срок он совершил невозможное: сделал блага цивилизации доступными для каждого гражданина Рейха!

«Программа национального социализма» была не только пропагандистским лозунгом: во многом ее реализовывали на практике. Вот говорящий сам за себя перечень мер социальной политики, осуществленных до войны: введение оплаченных отпусков для рабочих и служащих; удвоение числа нерабочих дней; развитие массового туризма, в том числе для рабочих; создание первой модели дешевого народного авто; поощрение семей с детьми (выплата пособий) за счет холостяков и бездетных пар; зачатки развитой затем в ФРГ системы пенсионного обеспечения; введение прогрессивного налогообложения. К ним следует добавить защиту крестьян от неблагоприятных последствий капризов погоды и колебаний цен на мировом рынке; защиту должников от принудительного взыскания долга путем описи и продажи имущества, а должников по квартплате — от выселения»⁵.

По замыслу руководителя Германского трудового фронта Роберта Лея, пароход «Вильгельм Густлофф» должен был стать символом немецкого бесклассового общества. Единства всех немцев, независимо от их социального положения. В знак общественного согласия каюты на пароходе были оборудованы по единому образцу. Исключение сделано лишь для кают Гитлера и Лея — они отделывались по индивидуальному проекту. В огромной столовой пассажиры питались сообща: за одним столом могли оказаться крупный предприниматель, партийный деятель и простой рабочий. Да и вся затея с «Густлоффом» была рассчитана на поддержку простых людей. Рабочие, ничего в своей жизни не видевшие, кроме тяжелой работы и домашнего быта, могли по льготному тарифу отправиться в круиз по любому маршруту — от Средиземного моря до норвежских фьордов.

Вот как рассуждает на эту тему героиня романа Г. Грасса Тулла Покрифке.

«Нынче-то все не так, как прежде. Папа мой был в столярной мастерской всего лишь подсобным рабочим, он в те поры ни во что уж не верил, а вот СЧР («Сила через радость») все перевернула, потому что он с мамой впервые в жизни совершил путешествие».

«Мама никак опомниться не могла, потому что в столовой все отпускники вместе сидели, простые рабочие вроде папы, и чиновники, и шишки партийные. Хорошо там было, почти как у нас в ГДР, даже, видать, почище…»

Даже беглый осмотр круизного лайнера производил на путешественников неизгладимое впечатление.

«Я увидел просторную, освобожденную от всего ненужного солнечную палубу, увидел душевые и санузлы…. Мы смогли полюбоваться безупречно отлакированными переборками нижней прогулочной палубы и отделанными под орех кают-компаниями. С удивлением разглядывали мы Актовый зал, Фольклорный зал и Немецкий зал… Украшением интерьеров служили живописные пейзажи, исполненные в манере старых мастеров».

Сын главного героя романа Пауля и внук незабвенной Туллы Конрад — из поколения двадцатилетних — взялся за основательное изучение истории создания и гибели «Вильгельма Густлоффа».

По окончании штудий этот юноша середины шестидесятых пришел в неописуемое восхищение. Он сравнивал стоимость круизов СЧР со стоимостью нынешних туристических круизов:

«Вот где был истинный социализм, — восторгался он. — У коммунистов ГДР так и не вышло устроить нечто подобное. Они даже не сумели толком достроить огромный комплекс СЧР на острове Рюген на 20 тысяч отпускников».

Описания в романе красот и технических мощностей новенького лайнера напоминают перечень произведений искусства в Древнем Риме накануне вторжения варваров. И их неизбежную, неотвратимую гибель…

Наряду с восторгами по поводу лайнера в романе подробно описана жизнь и судьба главного виновника гибели «Густлоффа», советского капитана-подводника А. Маринеско. Две эти темы идут в романе параллельным курсом, чтобы потом пересечься вопреки общепринятым представлениям о двух прямых.

Подводник Маринеско был скорее неудачливый, чем счастливый. Особых подвигов за ним не числилось. Так, мелкие достижения. За два года до уничтожения «Густлоффа» он потопил транспортное судно водоизмещением 7 тыс. тонн. Потом оказалось, что в рапорте начальству командир приврал: водоизмещение было всего лишь 1 800 тонн…

Затем отправил на дно безобидный океанский лайнер «Зигфрид». Да и то потопил его неумело: три выпущенные торпеды прошли мимо цели. Командир приказал всплыть и уничтожить непотопляемый транспорт огнем из носового орудия. Этот прием, не забывает отметить Г. Грасс, Маринеско позаимствовал у изобретательных немецких подводников, применявших его в морских сражениях в Атлантике.

Деликатно и ненавязчиво при каждом удобном случае романист подчеркивает техническое и военное превосходство немцев. Так, подводная лодка С-13 «Сталинец», потопившая «Густлофф», вовсе, оказывается, не советская, а — немецкая. Ее проект разработали немецкие и голландские специалисты, когда по Версальскому договору Германия не имела права создавать подводный флот. И в Советский Союз техническая документация попала перед войной в рамках двустороннего германо-советского сотрудничества.

…Так вот — о Маринеско.

Он — неважный воин и аморальный человек. В молодости — одесский босяк. Люмпен, как и подобает настоящему варвару. Характером необуздан, неадекватен и непредсказуем. Человек с низменными потребностями и привычками: запойный пьяница, картежник и бабник. Из-за этих его качеств он не раз подвергался наказанию со стороны флотского начальства. Накануне потопления «Густлоффа» Маринеско не явился на подлодку, так как загулял на берегу. Начальник политотдела дивизиона подводных лодок за этот его проступок получил десять лет лагерей за упущения в воспитательной работе. Самому Маринеско грозило разжалование и военный трибунал. Тюрьма или расстрел были отсрочены до окончания боевого дежурства.

И только «Атака века», как прозвали военные историки действия Маринеско в том походе, перевернула ситуацию с ног на голову. За успешное потопление вражеского транспорта 30 января 1945 года он был осыпан милостями и представлен к званию Герой Советского Союза. Недавние грехи капитана были забыты и прощены…

Любопытно, что советские источники сообщают о Маринеско такую же неприглядную правду, что и Г. Грасс. Но в наших глазах, глазах русских читателей, эта неоднозначная личность приобрела странное, необъяснимое обаяние. Мы по-настоящему им очарованы и прощаем все его «недостатки». Учимся у него, как говорили в советское время, любить Родину и по-настоящему «бить врага». В то время как у Г. Грасса Маринеско — человек, заряженный исключительно отрицательной энергией. Существо неприятное и даже отвратительное…

При чтении романа помимо воли срабатывает чувство, которое следовало бы назвать «эффектом обобщения». В художественном произведении любая житейская мелочь наполняется не свойственной ей глубиной. Низкий, отвратительный Маринеско уложил на дно Балтийского моря символ немецкого благополучия, технического и эстетического совершенства. Это была ситуация Рима, павшего от рук безжалостных варваров. Противостояние прогресса и регресса, дикости и цивилизованности.

Да-да, потому что «Вильгельм Густлофф» перевозил на всех своих шести огромных палубах вовсе не военных, а мирных, гражданских людей. Это были беженцы из Восточной Пруссии.

Когда Красная Армия с боями вошла на территорию Рейха, для спасения гражданского населения немецким командованием была разработана операция с кодовым названием «Ганнибал».

Надо отдать должное Г. Грассу: фактическую сторону событий он описывает правдиво и скрупулезно. Старается быть взвешенным в моральных оценках — по крайней мере, в видимой их части.

Но с моралью все же оказалось сложнее…

Объективно Маринеско — герой, сражавшийся с мировым злом. Объективность Добра совпадает с нашим личным, субъективным представлением о справедливости.

Но в глазах миллионов немцев объективность добра в лице Маринеско приобретает отчетливо выраженные очертания Зла; Зла субъективного, персонального. Немцу невозможно смириться с потерей родных и близких, ведь на пароходе «Густлофф», перевозившем беженцев, погибли свыше 10 тыс. пассажиров!

Так происходит раздвоение личности. Грасс чувствует противоречивость своей позиции, и с трудом пытается сохранить равновесие.

После войны организовывались ежегодные встречи оставшихся в живых ветеранов Потопления.

«Для них война никогда не кончалась, — с осуждением отмечает главный герой романа Пауль. — Для них русские оставались Иванами, а три выпущенные торпеды — орудиями убийства. А для Владимира Курочкина, боцмана советской подводной лодки, отправившего в цель эти три торпеды, потопленный корабль был до отказа набит фашистами, напавшими на его родину и оставлявшими за собою при отступлении выжженную землю».

Сердце немца не может смириться с правдой, которую нашептывает разум.

Из рассказов немецких ветеранов, разыскавших его после войны, боцман узнает, что «после торпедной атаки погибли более четырех тысяч детей, которые утонули, замерзли или были увлечены водоворотом от пошедшего на дно судна».

Заставляя страдать от сознания своей вины престарелого русского боцмана, автор выносит «немецкий приговор» всем русским.

Жалость к своим перевешивает понимание справедливости неизбежного возмездия.

Лучшие по эмоциональной насыщенности фрагменты романа Г. Грасса посвящены драматическому исходу немцев из Восточной Пруссии. Едва Красная Армия пересекла границу Рейха, как тут же началось…

Страницы, повествующие о бесчеловечности русских, написаны слезами и кровью.

После войны о страданиях прусских беженцев говорить было не принято. Ни в «справедливой» ГДР, ни в «несправедливой» ФРГ. Тема жестокости русских солдат и трагедии мирного населения была всеобщим табу.

«Важнее (их страданий. — А.Н.) казалось признание собственной огромной вины и горячее покаяние…»

И снова льются слова, похожие на сдавленный крик.

«… скольких женщин изнасиловали (по некоторым подсчетам, приблизительно 2 млн. — А.Н.), а потом убили или пригвоздили к воротам сараев русские солдаты. «Тридцатьчетверки» нагоняли беженцев, давили их гусеницами. Застреленные дети валялись в палисадниках и придорожных канавах. Были ликвидированы даже французские военнопленные, занятые на сельскохозяйственных работах…»

Илья Эренбург со страниц массовых советских изданий призывал «… убивать, насиловать, грабить, мстить фашистскому зверю за опустошенную родину».

«Я не могу описать этого. Никто не может»…

Часть беженцев сумела достигнуть портовых городов Пиллау и Данциг, чтобы оттуда морским путем перебраться на запад.

Мать героя романа Тулла Покрифке — героя, от имени которого ведется повествование и который до поры до времени прячется в тени грандиозных событий, — оказывается на борту перегруженного парохода «Вильгельм Густлофф».

Кто же он, этот раздваивающийся и мечущийся в поисках правды герой?

Зовут его Пауль, и это единственная бесспорная достоверность. Его мать в молодости была мужелюбивой женщиной, и от кого она зачала ребенка, она и сама не знает. Он — сын множества отцов. Великого множества немцев, приносивших страдания другим и страдавших точно так же.

Мать Пауля пережила Потопление, и эта незаживающая рана осталась у нее на всю жизнь. Она поверяла теперь свою жизнь одной-единственной зимней ночью в ледяных водах Балтики.

«До сих пор снится, как в последний момент над водою раздался крик. И детки снятся между льдинами…»

Его бабушка и дед — коренные жители Восточной Пруссии — репатриированы и умерли в изгнании. Без денег, без жилья, — без привычного достатка и образа жизни…

И единственная подруга матери Йенни — балерина с искалеченной во время бомбежки ногой — и судьбой…

Если русские вершили суд и расправу на земле, то их англо-американские союзники помогали им с воздуха. Грасс (как бы вскользь) сообщает, что англо-американская авиация вместо того, чтобы бомбить военные объекты в порту Данциг, подвергла нещадным бомбардировкам тыловой город и порт Готенхафен.

Всюду, куда ни глянешь, следы страдания и смерти. Искалеченное настоящее, прошлое и уродливое будущее…

Пауль родился в первые минуты после катастрофы. С первых секунд жизни он и жертва, и искупление. Преступление и наказание в одном лице. После того, как его беременную, бултыхавшуюся между льдинами мать выловили вместе с немногими уцелевшими после атаки советской подводной лодки пассажирами матросы миноносца «Лёв»…

«Мое рождение совпало с гибелью корабля…»

Знак катастрофы, как расплата за чужие грехи, родимым пятном лежит на судьбе Пауля. Его жизнь не задалась и не сложилась. После рождения «… я продолжал катиться под уклон…»

Врожденная раздвоенность лишила героя духовной цельности, а жизнь — так необходимой человеку осмысленности. Он, мелкий журналист, сотрудничает с правой прессой, они как будто осуждают Потопление и призывают к мщению. Разочаровавшись в реваншизме, он уходит к левым, сочувствующим «жертвам фашизма». Но и там Пауль не находит себя. Живет сначала в ГДР, затем перебегает в Западный Берлин. Жена его бросила, сын Конрад не понимает (или он не понимает сына, не разберешь). Приезжает на съезд ветеранов Потопления, но чувствует себя среди них чужим — фальшивое братство одних и карьеризм, стремление сделать имя на памяти жертв у других…

И главное, Пауль не испытывает сочувствия и сострадания к жертвам трагедии.

«…получается, что все перекосы моей биографии объясняются исключительно гибелью корабля…, да и вообще живу я лишь по чистой случайности».

Пауль такая же жертва русских торпед, как и те, кто утонул в водах Балтики. Даром что он живой. На самом деле он такой же бесчувственный мертвец как и они, только ходячий и зрячий. Чувства в нем просыпаются, чтобы сделать очередное признание в собственной ущербности.

«Временами мне ненавистно то, что я остался в живых…»

Он не скрывает, что ненавидит мать за то, что она его родила.

И еще он ненавидит целеустремленных людей, каким, по его мнению, растет его сын Конрад.

«Мне чужд, у меня вызывает недоумение любой человек, который упорно преследует одну единственную цель, как, например, мой единственный сын».

Целеустремленным человеком, бесспорно, был Адольф Гитлер. И глава Германского трудового фронта Роберт Лей, создатель СЧР и красавца-корабля «Вильгельм Густлофф». Ими были Сталин и Маринеско. И самодовольный биограф «Густлоффа» Хайнц Шен, и старательный боцман подводной лодки С-13, выпускавший свои торпеды… И многие другие с обеих враждующих сторон.

Целеустремленность — первоисточник, психологическая составляющая тоталитаризма, единственного виновника разыгравшейся трагедии. Тоталитаризма всеобщего, прячущегося под разными личинами. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>